Из воспоминаний Михаила Чехова, нашего известного актёра, племянника Антона Павловича.
«Как неверно мы, актёры, изображаем на сцене смерть! Мы слишком много внимания уделяем тем физиологическим процессам, которые, как нам кажется, и дают картину смерти. Но неверно и нехудожественно уже по тому одному, что натуралистическое изображение физических предсмертных мучений человека не может быть искусством. Мы не должны мучить публику, задыхаясь или корчась перед ней в судорогах агонии (курсив мой). Кроме боли и отвращения, мы ничего не вызовем в ней такими приёмами. И чем точнее изобразим мы физическую муку умирающего, тем дальше будем мы от картины смерти, как она должна выступать в искусстве. Смерть на сцене должна быть показана как замедление и исчезновение чувства времени (курсив автора). Актёр, играющий смерть, должен в этом месте так построить ритмический и метрический рисунок своей роли, чтобы публика, следя за ним, чувствовала замедление времени и незаметно пришла к той точке, где замедленный темп как бы на секунду остановился. И эта остановка даст впечатление смерти. При этом публика должна быть освобождена от необходимости наблюдать грубые и нехудожественные приёмы, изображающие физиологические процессы умирающего человека. Конечно, для такой цели нужна высокая актёрская техника. Нужно, чтобы актёр научился не только чувствовать сценическое время, но и владеть им. Он должен научиться владеть темпом. Как часто вместо темпа приходится видеть на сцене спешку (курсив автора). И чем больше актёр спешит на сцене, тем более медленнее кажется его игра».
«Чувство сценического пространства также не знакомо актеру. Он не различает правой стороны от левой. Не различает во всей полноте авансцены и глубины, прямых и кривых линий, по которым он ходит. Он не научился ещё «рисовать» своим телом фигуры и линии в сценическом пространстве. А вместе с тем актёры любят сделать подчас «широкий и красивый» жест рукой. В них живёт в это время инстинктивное чувство пространства. Но почему же они не хотят сделать широкого, красивого и выразительного жеста всем телом? Значительная часть вины ложится здесь на привычку актёра мимировать. Он прежде всего стремится вложить свою выразительность в мимику и тем убивает выразительность тела. При мимике тело замирает и застывает. Жест тела переходит в жест лица, становится мелким и подчас жалким. Уж не говоря о том, что лицо актёра просто не может быть видимо всем зрительным залом, оно, корме того, никогда не даст такой выразительности, какая свойственна телу в целом. Глаза актёра – вот то, что имеет право на максимальную выразительность, но глаза только тогда будут действительно выразительными, когда всё тело актёра, исполненное волей, рисует в сценическом пространстве свои формы и линии. Если тело живёт, то глаза с необходимостью наполняются смыслом и выразительностью. Делясь впечатлением от спектакля, публика говорит: «Какие у него, или у неё, были глаза в этой сцене!», но она не говорит: «какой рот», или: «какие щёки», «какой подбородок». Тело в пространстве и ритмы во времени – вот средства актёрской выразительности».
| 
